22 апреля очередной день рождения Ленина, потому давайте поговорим о внимании вождя мирового пролетариата к первому поэту революции.
Отношение самого Маяковского к Ленину еще раз подтверждает мысль, что свято место пусто не бывает. Трон Христа, Будды или Магомета какая-нибудь субстанция да займет. Хохотавший над религиозными воззрениями поэт оказался перед необходимостью построения новой религии, ибо без высших точек отсчета осознанно жить невозможно, что уж говорить про «творить».
Маяковский поверил в сверхчеловека по социалистическому образу и подобию. В начале новой Вселенной, у первых дней творения, стоял лысый, картавый человек в кепке, наделяемый Маяковским планетарным масштабом.
Лично, так чтобы глаза в глаза, Маяковский и Ленин не встречались. Лишь однажды разговаривали по телефону, когда в час волка и собаки Ленин позвонил в Российское телеграфное агентство, где Маяковский тогда работал («Окна РОСТа»). Состоялся следующий диалог:
— Кто у вас есть?
— Никого.
— Заведующий здесь?
— Нет.
— А кто его замещает?
— Никто.
— Значит, нет никого? Совсем?
— Совсем никого.
— Здорово!
— А кто говорит?
— Ленин.
Вот и весь разговор.
Неясно даже, - не стал ли Маяковский жертвой пранкеров.
Лично не встречались, но внимание Бога к своей персоне Маяковский чувствовал. И не всегда это внимание ему льстило.
Вспоминая ленинские оценки Горький писал:
«К Маяковскому относился недоверчиво и даже раздраженно.
-Кричит, выдумывает какие-то кривые слова, и всё у него не то, по-моему, — не то и мало понятно. Рассыпано всё, трудно читать»
Маяковский добился первой славы в составе радикальной группы футуристов, декларативно отрицающей значение поэзии предыдущих лет. Ленин же, революционно поднимающий Россию на дыбы, по литературным пристрастиям был глубокий консерватор. Серебряновековым камланиям предпочитал традицию Пушкина и Некрасова. Это было не просто понимание, что народ, которому нужна новая культура, не врубится в фишки пытающегося выявить свежую космогонию Есенина (Есенин) или языковые эксперименты Маяковского. Нет, Ленин предпочитал Пушкина эстетически.
Футуристы сразу пошли за Октябрем, отрекаясь от старого мира. Вот только Ленин не спешил раскрывать им объятия, в отличие от министра культуры Анатолия Луначарского, который давал левакам шанс. Имажинистам разрешил открыть ночное кафе, футуристам кинул на откуп издание газеты «Искусство коммуны». Думаю, Ленин морщился читая на страницах этой газеты статью с броским заголовком «Футуризм – государственное искусство». Какого черта эти ребята, сбрасывая с парохода современности Пушкина, заявляют, что порят ересь от имени власти?
Существовала ли у Ленина и Маяковского точка литературных пересечений?
Да, и еще какая.
Обоих перепахал роман Чернышевского «Что делать?» Эта книга заняла место Библии, по ней вождь и поэт в немалой степени строили жизнь.
Им бы об этой книге поговорить, нашли бы общий язык.
А так Маяковскому пришлось себя под Лениным чистить, то бишь, ломать.
Коверкать дар и душу, вмещаясь в прокрустово ложе установок.
Первый раз в публичную плоскость отношение Ленина к поэзии Маяковского вышло в 1918 году, когда вождя позвали на кремлевский концерт. Ольга Гзовская читала «Наш марш» («Марш футуристов»).
Как вспоминала Крупская:
«Артистка Гзовская декламировала Маяковского: «Наш бог — бег, сердце — наш барабан» и наступала прямо на Ильича, а он сидел, немного растерянный от неожиданности, недоумевающий, и облегченно вздохнул, когда Гзовскую сменил какой-то артист, читавший «Злоумышленника» Чехова».
Начала-то Гзовская выступление вполне прилично, - декламацией Пушкина, а Маяковским закончила. После концерта Ленин с ней переговорил.
Актриса вспоминала:
Он спросил: «Что это вы читали после Пушкина? И отчего вы выбрали это стихотворение? Оно не совсем понятно мне... там всё какие-то странные слова». Я отвечала Владимиру Ильичу, что это стихотворение Маяковского, которое он поручил мне исполнять. Непонятные слова я старалась объяснить Владимиру Ильичу так же, как мне объяснял это стихотворение сам Маяковский.
Владимир Ильич сказал мне: «Я не спорю, и подъем, и задор, и призыв, и бодрость — всё это передается. Но всё-таки Пушкин мне нравится больше, и лучше читайте чаще Пушкина».
Личная встреча Ленина с поэтом могла состояться в марте 1921 года. Мейерхольд предполагал поставить к десятому съезду партии «Мистерию-буфф». Ленин выразил желание предварительно прослушать пьесу в исполнении автора. Но занятость пересечься не позволила, а уже в мае того года Ленин выразил недовольство поэтом.
В Госиздате вышла поэма Маяковского «150 000 000». Автор отправил вождю экземпляр с дарственной надписью. Еще и друзей привлек. Получилось следующее:
«Товарищу Владимиру Ильичу с комфутским приветом
Владимир Маяковский
Л. Брик
О. Брик
Б. Кушнер
Б. Малкин
Д. Штеренберг
Н. Альтман»
Прямо во время заседания, 6 мая 1921 года, Ленин послал Луначарскому записку:
«Как не стыдно голосовать за издание «150 000 000» Маяковского в 5000 экз.?
Вздор, глупо, махровая глупость и претенциозность.
По-моему, печатать такие вещи лишь 1 из 10 и не более 1500 экз. для библиотек и для чудаков.
А Луначарского сечь за футуризм.
Ленин
6/V».
Луначарский ответил:
«Мне эта вещь не очень-то нравится, но 1) такой поэт, как Брюсов, восхищался и требовал напечатания 20 000; 2) при чтении самим автором вещь имела явный успех, притом и у рабочих».
Ленин не успокоился, обратившись с запиской к работнику Госиздата Михаилу Покровскому:
«…Паки и паки прошу Вас помочь в борьбе с футуризмом и т. п.
… Луначарский провел в коллегии (увы!) печатание „150 000 000“ Маяковского.
Нельзя ли это пресечь! Надо это пресечь. Условимся, чтобы не больше 2-х раз в год печатать этих футуристов и не более 1500 экз.
…
Нельзя ли найти надежных анти-футуристов.
Ленин»
Все эти шероховатости отношений вождя и поэта широко не декларировались. В школьную программу литературы вошла лишь оценка Лениным сатирического стихотворения «Прозаседавшиеся» (1922).
«Вчера я случайно прочитал в «Известиях» стихотворение Маяковского на политическую тему. Я не принадлежу к поклонникам его поэтического таланта, хотя вполне признаю свою некомпетентность в этой области. Но давно я не испытывал такого удовольствия, с точки зрения политической и административной. В своем стихотворении он вдрызг высмеивает заседания и издевается над коммунистами, что они всё заседают и перезаседают. Не знаю, как насчет поэзии, а насчет политики ручаюсь, что это совершенно правильно»
Последняя фраза ключевая. Ленин собственно декларирует прагматический подход к поэзии. Маяковский, трибун и главарь, не устремленный в прекрасное далеко, а убежденный, что надо работать для прекрасного далека здесь и сейчас; бросивший громаднейший дар на службу сиюминутным задачам; опростившийся подобно Льву Толстому (автор многофигурных эпопей «Война и мир» и «Анна Каренина» всереьёз полагал своим главным свершением азбучные детские рассказы); такой Маяковский оказался Ленину нужен.
Владимир Владимирович радовался, полагая себя стоящим на правильной дороге:
«Ильич хорошо сказал, какой я тогда мог быть коммунист? Я принимал Октябрьскую революцию как интеллигент-анархист, с отрыжкой старья, но вот если Ильич уже признаёт, что мое политическое направление правильно, выходит, что я делаю успехи в коммунизме. Это для нашего брата самое насущное, самое главное!»
Дорога эта привела Маяковского в тупик, - творческий, бытовой, экзистенциальный.
Впрочем, об этом мы еще поговорим.
Свежие комментарии