Необразованные антисоветчики полагают будто Есенина при Сталине задвигали в тень, изымали его книги из библиотек, за декламацию стихов могли посадить, и все такое, все такое. Но как говорит один из героев повести Бориса Васильева «Завтра была война…»: «Девочки, это все несерьезно. Никто Сергея Есенина не запрещал, и в стихах его нет никакого криминала».
Есенин лишь не входил в школьную программу, и все камлания по поводу его запрета не дематерилизуют увесистый томик, изданный в престижнейшей серии «Библиотека поэта» (1940), а также «Избранное» (1946 и 1952), не говоря просто о сборниках.
Чего было, так это борьба с «Есенинщиной».
В борьбу эту включился и Владимир Киршон, предъявляющий мировой лире Сергея, что она плохо откликалась на события дня сегодняшнего, меж тем, как вся энергия Киршона была направлена на сиюминутную газетчину, которую он мыслил планетарным будущим.
Вот об этом и поговорим.
Прежде всего, кто такой Киршон (1902-1938)?
Большинство помнит его только как автора стихотворения «Я спросил у ясеня...», спасенного от забвения комедией Эльдара Рязанова с милой русскому сердцу сентенцией: «Чтоб счастливо жениться, достаточно напиться». Но современникам Киршон давал жару, являясь одним из секретарей всемогущей на час Российской ассоциации пролетарских писателей (РАПП). В этом качестве он вел планомерную борьбу с Булгаковым, чехвостя пьесы «Бег» и «Дни Турбиных» апологией белогвардейцев. Сам Киршон писал пьесы на злобу дня.
Впрочем, об этом ниже.
Еще до первой пьесы, принесшей ему славу, Киршон накатал брошюру «Есенин», где рассматривал Сергея Александровича как гениального поэта, которого засосала проклятая трясина богемы. Есенинский путь мыслился автором так: выходец из крестьянской семьи среднего достатка попал сначала в религиозные кружки; потом ему помешали верно осмыслить революцию эсеры; затем засрали мозги имажинисты, а когда он чего-то начал понимать было поздно, - здоровье подорвано кутежами с окололитературной швалью. После самоубийства «протянули к памяти Сергея Есенина грязные крючковатые руки, сгнившие и умершие идейно, живые трупы». Как и в статье «Казненный дегенератами» Бориса Лавренева закоперщиками гибели Есенина названы имажинисты и не просто как группировка, а поименно: «Мариенгофы, Ивневы, Шершеневичи».
Основная задача Киршона, решаемая на десятке с лишним страниц косноязычного текста, отделить Есенина от богемы и, право, объективно брошюра его работала на Есенина, пытаясь утвердить того поэтом «Руси Советской»: «На каждом шагу встречая новое, он увидел страну Советскую, желанную крестьянству, тому бедняцкому и середняцкому крестьянству, дети которого сидят над «Капиталом» и поют «Агитки Бедного Демьяна».
В послесловии Киршон еще и лягнул письмо Троцкого «О Есенине», которое как раз сыграло с наследием Сергея Александровича скверную штуку. В немалой степени борьба с «Есенинщиной» обуславливалась необходимостью поставить Троцкого на место возле параши.
О «Есенинщине» Киршон заговорил в пьесе «Константин Терехин» («Ржавчина»), написанной им в соавторстве с Андреем Успенским. Это насыщенное бытовыми реалиями нэпа произведение стало первой советской пьесой поставленной на Бродвее, откуда она перешла в театры Германии, Англии, Франции.
В пьесе выведено разношерстное советское студенчество, где нашлось место рабочим, крестьянам, интеллигентам, бывшим красноармейцам, бездельникам, карьеристам, поэтам. «Ржавчиной» оказалась разъедающая мир скука, разочарование в революционных идеалах, стремление сорвать цветки удовольствия.
Главный герой Константин Терехин, - демагог, ловко прикидывающийся каторжником за дело революции и командиром красного отряда, — крутит любовь с девушкой, будучи женатым. Когда девушка стреляется, Терехина хотят исключить из партии, за доведение до самоубийства. Однако, не все так просто… Поскольку вряд ли кому придет в голову перечитать сейчас «Ржавчину», позволю спойлер: Терехин сожительницу убил.
Даже из краткого пересказа, надеюсь, виден лихо закрученный, мелодраматичный сюжет, обильно сдобренный проблематикой 1920-ых, - паника бывших борцов от НЭПовского царства спекулянтов; лишенная романтики и черемухи, зато отягощенная абортами, свободная любовь пчел трудовых; бегство в шумный зал ресторана от комсомольского задора.
Главным представителем творческой богемы в пьесе назначается поэт Лёнов, представленный в списке действующих лиц ремаркой «Почти всегда полупьян». Сам Лёнов говорит: «Я в придворные поэты не лезу. Я пишу…», а свое полупьяное состояние оправдывает так:
«А ты думаешь, поэт может не пить? Есенин какой поэт был — пил. Старые поэты — пили. В этом вдохновение, брат. Без этого ничего не напишешь. Какой настоящий поэт не пьет, особенно теперь? …А время теперь такое настало. Слякоть, серая хмарь. … Нэп, одним словом! Сердце будто пыльная тряпка. Эх, ребята! Заедает нас эта нэповская эпоха. Вошью лезет. Жирной, толстой. Выбиваешься, карабкаешься на свет, а она наваливается — липкая, скользкая, в рот пихает лапы. Тошнит… Тоска у меня, ребята… Ну, и пьешь».
Стихи Лёнов пишет под Есенина, вызывая у нэмпана Панфилова соответствующую реакцию:
«ЛЁНОВ. Да вот Сережку вспомнил. Ему посвящаю. Дайте пивка стаканчик!
Ах, стихи, стихи мои больные.
В вас моя отрава и любовь.
Поцелуи не заменят мне хмельные
Строчки, на которых моя кровь.
Лишь тебя зову. Приди ко мне, приди!
Где бы ни был ты, в аду или под райской сенью.
Дай прижать тебя к разорванной груди.
Руку мне подай, Сергей Есенин.
Панфилов во время чтения подходит и слушает, восхищенно разводит руками. Хватает протянутую руку Лёнова и трясет ее.
ПАНФИЛОВ. Браво, Лёнов! Вот это талантливо! Это талантливо. (Декламирует.) «Где бы ты ни был — или в рае, или в аде, иди сюда». Это надо уметь так рифмовать строчки!»
В рамках пьесы Есенин не отделяется от богемы, ему не дается оценки, подразумевая восприятие Лёнова адекватным есенинскому творчеству.
Ирония судьбы заключается в том, что усматривая причину гибели Есенина в недостаточном внимании к партии, сам Киршон плохо кончил из-за слишком суетливого к партии примазыванию. Если Есенина задело рикошетом из-за близости к Троцкому, Киршона расстреляли из-за близости к Генриху Ягоде.
Впрочем, о рапповцах мы еще поговорим.
Свежие комментарии